Жертвоприношения - Страница 2

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Каждый раз, когда Камиль думает об этом, он пытается понять, что же Анна с ним делает. Ему пятьдесят, он почти лыс, но главное, главное — метр сорок пять ростом. Это необходимо сразу же уточнить, чтобы не было никаких спекуляций: Анна не слишком высокая женщина, но она на двадцать два сантиметра выше его. Почти на голову.

Анна отвечает на заигрывания официанта милой, весьма выразительной улыбкой: шли бы вы, молодой человек, отсюда (гарсон кивает в знак понимания и сохраняет прежнюю любезность). Выпив кофе, Анна направляется по пассажу Монье к улице Жорж-Фландрен. Уже почти у выхода из галереи она опускает руку в сумку — наверняка за кошельком, — и пальцы у нее оказываются в чернилах. Потекла ручка.

Для Камиля именно с этой ручки и начинается вся история. Или же с того, что Анна решила идти именно в эту галерею, а не в какую-нибудь другую, именно в то утро, а не… и так далее. Сумма необходимых совпадений, необходимых, чтобы произошла катастрофа, просто озадачивает. Но именно благодаря такой же сумме совпадений Камиль должен был однажды встретить Анну — нельзя же бесконечно на все жаловаться.

Итак, авторучка, заправляющаяся чернилами, обычная ручка, и она течет. Чернила темно-фиолетовые, и их немного. Анна — левша, при письме она совершенно особым способом кладет руку, непонятно, как это у нее получается. К тому же пишет она очень крупными буквами, будто яростно ставит свои подписи одну за другой, и, что удивительно, выбирает себе только крошечные ручки, отчего все происходящее становится еще более странным.

Вынув из сумки запачканную чернилами руку, Анна интересуется причиной этого инцидента. Она ищет, куда бы поставить сумку, находит справа от себя кадку с растением, ставит сумку на край и вытряхивает ее содержимое.

Она, конечно, раздражена, но страху больше, чем настоящего ущерба. Впрочем, хоть немного зная Анну, можно догадаться, что беспокоиться ей не о чем: у нее ничего нет. Ни в сумке, ни в жизни. Гардероб — как у всех. Она не приобрела ни квартиры, ни машины, тратит столько, сколько зарабатывает, не больше и не меньше. Ничего не откладывает, потому что не так воспитана, — отец у нее был коммерсантом. Прежде чем разориться, он скрылся с кассой сорока ассоциаций, которые незадолго до того избрали его казначеем, и никто его больше не видел. Вероятно, этим фактом объясняется то, что деньги для Анны — это всегда нечто постороннее. И последние ее финансовые затруднения относятся к тому времени, когда она сама воспитывала дочь Агату, но это было далеко не вчера.

Анна тут же выбрасывает ручку в урну, засовывает мобильник в карман пиджака. Бумажник тоже нужно выбросить: он весь залит чернилами, но документы внутри чистые. Чернила впитались в подкладку, но снаружи сумка чистая. Возможно, в то утро Анна решила купить себе новую сумку — торговая галерея для того и существует, — но этого уже никогда не узнать, потому что то, что последовало дальше, не позволит строить никаких планов. А пока что Анна, как может, промокает дно сумки найденными там бумажными платками. Когда она заканчивает возиться, в чернилах уже пальцы обеих рук.

Она могла бы вернуться в кафе, но перспектива новой встречи с тем официантом ее не очень прельщает. Тем не менее она уже почти решается, когда прямо перед собой замечает указатель общественных туалетов, что достаточно редко в подобных местах. Эти туалеты располагаются сразу за кондитерской «Кардон» и ювелирным магазином «Дефоссе».

С этого мгновения все ускоряется.

Анна преодолевает отделяющие ее от туалета тридцать метров, открывает дверь и оказывается перед двумя мужчинами.

Они вошли через запасный выход с улицы Дамиани и направляются в галерею.

Войди она на секунду позже… Да, смешно сказать, но это очевидно: войди Анна на пять секунд позже, они бы уже напялили на головы свои капюшоны и все было бы по-другому.

Но все произошло, как произошло: появляется Анна, все застывают в изумлении.

Она по очереди оглядывает их, удивляясь их присутствию в дамском туалете, их внешнему виду и особенно их черным комбинезонам.

И оружию. Винтовкам. Даже если совершенно не разбираешься в оружии, это впечатляет.

С губ одного из типов срывается ругательство, может быть, даже крик. Анна смотрит на него, он в изумлении застывает. Она поворачивает голову к другому. Тот повыше ростом, длинное жесткое лицо. Сцена занимает не больше нескольких секунд, все трое, уставившись друг на друга, не в силах прийти в себя, не произносят ни слова. Их застали врасплох. Мужчины торопливо натягивают капюшоны.

Тот, что повыше, поднимает оружие и с пол-оборота, будто он собирается рубить топором дуб, бьет Анну в лицо прикладом.

Изо всех сил.

Он буквально сносит ей череп. Он даже утробно крякает, как теннисист, отбивающий мяч. Анна делает шаг вперед, пытается ухватиться за что-нибудь, но рука ее встречает лишь пустоту. Удар был столь неожиданным и сильным, что ей кажется, будто голова отделяется от тела. Ее отбрасывает на метр назад, она раскидывает руки и падает на пол.

Деревянный приклад раскроил ей почти половину лица, от челюсти до виска, кожа на левой скуле лопнула, как кожура на фрукте, кость прорвала щеку сантиметров на десять, сразу хлынула кровь. Снаружи кажется, что бьют боксерской перчаткой по груше. Для Анны же, изнутри, это удары молотка, но молотка сантиметров в двадцать шириной, который держат обеими руками.

Второй нападающий начинает орать от ярости. Анна слышит его крики, но не отчетливо, потому что сознание перестает ей подчиняться.